Они все боятся меня. Я знаю это, я угадываю их первозданный страх во всем, я вижу его в немом оцепенении, которое охватывает каждого, стоит мне обратить на него свой взгляд. Они слетаются ко мне, как мотыльки к пламени, притворяясь, что ищут помощи или совета у чародейки, а на самом деле все они хотят заглянуть в глаза своему страху. И умереть. Или переродиться. Кому как повезет. Каждый сам распоряжается своими иллюзиями. Даже проклиная темную силу, которой я обладаю, они, блуждая в своих дремучих суевериях и ничего не зная, на самом деле, ни о магии, ни о Свете и Тьме, по-прежнему говорят только обо мне. Они все воспевают мою красоту – от бродяг до принцев, от менестрелей до рыцарей. Но я чувствую их испуганный трепет в каждой ноте и в каждом слове, даже в том, как только что нервно соскользнули мимо нужной струны пальцы бродячего певца, которого полумертвым из сострадания подобрали мои служанки на берегу озера несколько дней назад. Я понимаю, что он мечется между ужасом, любопытством и желанием, как метались все до единого его предшественники. - Ты сфальшивил, - замечаю я, чуть подаваясь вперед. - Для тех несчастных, кто словом первым и первым взглядом твоим сражен… - продолжает лепетать он. Его глаза мечутся, зрачки пульсируют, сжимаясь и расширяясь, в такт сердцебиению затопляют светлую радужку чернотой. Я протягиваю вперед руку, приподнимая его голову за подбородок, заставляя смотреть на меня. Несомненно, потом он споет, как при этом мои волосы вздыбились, подобно сотне разъяренных змей. О, воображение поэтов. Смешно, а хуже всего – нелепо. И тогда я подаюсь еще немного вперед, договаривая за певца. Смотри в глаза своему страху, ты ведь этого хотел. - …нет ни спасения, ни покоя.
Они все боятся меня. Я знаю это, я угадываю их первозданный страх во всем, я вижу его в немом оцепенении, которое охватывает каждого, стоит мне обратить на него свой взгляд. Они слетаются ко мне, как мотыльки к пламени, притворяясь, что ищут помощи или совета у чародейки, а на самом деле все они хотят заглянуть в глаза своему страху.
И умереть. Или переродиться. Кому как повезет. Каждый сам распоряжается своими иллюзиями. Даже проклиная темную силу, которой я обладаю, они, блуждая в своих дремучих суевериях и ничего не зная, на самом деле, ни о магии, ни о Свете и Тьме, по-прежнему говорят только обо мне.
Они все воспевают мою красоту – от бродяг до принцев, от менестрелей до рыцарей. Но я чувствую их испуганный трепет в каждой ноте и в каждом слове, даже в том, как только что нервно соскользнули мимо нужной струны пальцы бродячего певца, которого полумертвым из сострадания подобрали мои служанки на берегу озера несколько дней назад. Я понимаю, что он мечется между ужасом, любопытством и желанием, как метались все до единого его предшественники.
- Ты сфальшивил, - замечаю я, чуть подаваясь вперед.
- Для тех несчастных, кто словом первым и первым взглядом твоим сражен… - продолжает лепетать он. Его глаза мечутся, зрачки пульсируют, сжимаясь и расширяясь, в такт сердцебиению затопляют светлую радужку чернотой.
Я протягиваю вперед руку, приподнимая его голову за подбородок, заставляя смотреть на меня. Несомненно, потом он споет, как при этом мои волосы вздыбились, подобно сотне разъяренных змей. О, воображение поэтов. Смешно, а хуже всего – нелепо.
И тогда я подаюсь еще немного вперед, договаривая за певца. Смотри в глаза своему страху, ты ведь этого хотел.
- …нет ни спасения, ни покоя.
чудесно
Благодарю!
А.